Какой разной бывает любовь, как много говорят и пишут о ней. Но понять ее не возможно, можно только чувствовать. Из-за нее совершались безумные поступки, начинались войны, заканчивались жизни. Это самое противоречивое из всех человеческих чувств, но самое возвышенное и манящее. Любят не за что-то, любят вопреки всем здравым рассудкам, с громадным авансом веры в любимого человека. Любовь окрыляет, вселяет веру в собственные силы. Она вдохновляет и помогает творить. О любви мечтают, даже пытаются строить по придуманным кем-то правилам. Но дана она не многим: ею награждают…

И нет расстояний, препятствий, возрастных ограничений. Любовь возникает из воздуха, селится внутри и остается навсегда, совершенно не интересуясь мнением окружающих. А «мнение» обязательно осудит, придумает корыстные мотивы. Но понять и принять, не сможет, а все будет гадать и гадать, разоблачать, трактовать, рассуждать, потому, что чувствовать не умеет…

Но Вы же не общественное мнение, поэтому читайте и думайте сами…

Самуэль Ганеман – врач, химик, мыслитель, основоположник гомеопатического метода лечения. Как часто бывает с людьми, опередившими свое время, многие его мысли, пройдя через десятилетия насмешек и отрицания, сейчас воспринимаются как должное. Интерес к гомеопатии продолжает расти, все больше врачей приобщаются к этому методу лечения. Закономерен интерес к жизни человека, создавшего эту науку.

Часто во взаимоотношениях с близкими людьми, личность раскрывается полнее, чем в сухих датах и цифрах, проявляются ее человеческие качества, не описанные в биографиях.

Сидней ХАНТ

Великобритания

Мелани Ганеман.

В этом труде я попытался отдать должное памяти и репутации жены Самуэля Ганемана, кратко описать их встречу и свадьбу в Саксонии, их жизнь и совместную работу в Париже, а также жизнь Мелани Ганеман после смерти мужа, ее старость в бедности и забвении. До сих пор Мелани представляли читателю не всегда с объективной точки зрения. Исходя из той информации, которую удалось собрать, мне представляется необходимым восстановить справедливость.

Пожилой врач (70 лет) должен был пережить тяжелый удар, когда в 1822г., после десяти деятельных и продуктивных лет в Лейпциге, ему пришлось покинуть шумный оживленный центр своей родины и переехать со своей семьей в Кетен, унылый безжизненный городок в провинции. Однако, положение его было отчаянным, и он был доволен, что попал под покровительство герцога Фердинанда, прежнего пациента.

В письмах, которые сохранились, Ганеман не пытался скрывать уныние пребывания в этом жалком и скучном городке: «Это жалкая дыра, где за первые пять лет во мне не нуждались хотя бы два приличных человека». Его изгнание из Лейпцига объяснялось неумолимой враждой аптекарей, считавших, что в связи с развитием гомеопатии, их монополия в продаже лекарств под угрозой. Кроме того, их поддерживали врачи старой школы, завидовавшие растущей популярности и нововведениям Ганемана. С другой стороны, справедливость требует отметить, что «некоторые труды наиболее известных врачей Германии отличаются справедливостью аргументации и свободой от пристрастий и предубеждений».

В письме к другу, доктору в 1829г. Ганеман пишет: « Я не могу больше проехать и мили. Если мне суждено прожить еще хотя бы один год, я должен следовать с абсолютной точностью своему образу жизни и не смею отклоняться от него ни на шаг. Поэтому поездки для меня не возможны, даже если речь идет о посещении моих имеющих семьи детей».

Он совершал прогулки только по своему садику длиной в двадцать шагов. Приезжему французскому врачу, удивленному размерами этого садика, Ганеман отвечал печально, но мужественно: « Вы правы. Мой сад мал, но посмотрите, как он высок». По свидетельствам современников, большим утешением служили ему преданность и поддержка его жены и детей. Но…

Это пытается опровергнуть друг семьи фон Брунов, живший некоторое время у Ганемана. Ему казалось, что Генриетта оторвала мужа от общества и в Лейпциге настроила его против врачей-коллег и учеников. Его дочери никогда не принимали участия в светских развлечениях, а сын вообще не упоминается. Брунов представляет жену друга настоящей Ксантиппой, изводившей Сократа своей ворчливостью. Учитывая те испытания, страдания и трудности, которые пришлись на ее долю за 48 лет семейной жизни с революционером в медицине, это суждение представляется слишком суровым. Возможно, у нее не было выбора и ей приходилось быть властной домохозяйкой.

Как бы там ни было, нельзя не сделать вывод, что если бы Ганеман продолжал вести затворнический образ жизни, отвергнутый коллегами, в ссоре со многими поклонниками и продолжателями, не известно, состоялась ли гомеопатия, как наука, и дальнейший вклад в нее Ганемана был бы минимальным.

Положение еще сильнее ухудшилось после смерти его покровителя в 1831 году. Наследник же герцога, Генрих, не симпатизировал Ганеману и дал распоряжение, чтобы некоторые его труды не издавались в Кетене.

ГОВОРЯТ, САМЫЙ ТЕМНЫЙ ЧАС ПРЕДШЕСТВУЕТ РАССВЕТУ…

Звездный час в бурной карьере 80-летнего Ганемана наступил 9 октября 1831 года.

Накануне вечером из почтовой кареты вышел молодой француз и приказал отнести два своих тяжелых сундука в комнату местной гостиницы. Повелительный тон и аристократические манеры молодого иностранца произвели большое впечатление в гостинице, и вскоре об этом стало известно местным жителям. Каково было всеобщее изумление провинциального городка, когда на следующее утро, парикмахеру, пришедшему побрить француза, дверь открыла молодая дама, шнуровавшая свой корсет. Без малейших признаков смущения, она объяснила парикмахеру, как именно ей необходимо сделать завивку. Позже она направилась к дому Ганемана, привлекая всеобщее внимание своей элегантной одеждой. Дверь ей открыла Луиза, которая вела хозяйство после смерти матери в марте1830 года. Гостья, по-видимому, приняв дочь хозяина за служанку, проследовала мимо ее к кабинету хозяина, где он дремал, и разбудила его. О том, что последовало, можем только догадываться; но точно известно, что три месяца спустя, в январе 1835 года, эта странная пара поженилась.

Но есть и другие версии. Митчелл утверждает, что дама прибыла в дом Ганемана в мужском костюме, чтобы получить медицинский совет; ей, якобы не было где остановиться, и она осталась ночевать в доме. Ее мотивы? «Нет сомнений, что ею руководило желание выйти за него замуж. Она польстилась на его карьеру и процветающую практику. Она рассматривала его как плод, который стоит сорвать, и сделала это, не теряя времени».

Эта дама была Мелани д”Эрвиль-Гойе, приемная дочь Луи Джерома Гойе, министра юстиции и президента исполнительной директории французской республики. Она была парижанках, следовательно никогда не говорила о своем возрасте ( в то время ей было 34 года) и своих болезнях.

Через 4 месяца, после свадьбы Ганеман в письме своему другу определил ее заболевание как нервный тик (т.е. невралгия) в правой подчревной области и добавил, что три года не прикасавшись к кисти, теперь она была в состоянии рисовать, не испытывая никакого дискомфорта. Действительно, она уже написала маслом его портрет.

Луиза, - добрая душа, преданная отцу, наблюдала за развивающимся романом с растущей тревогой, выраженной в жалобном письме отцу: « Мой горячо любимый отец! Прислушайся ко мне! Сердце мое разрывается, когда я вспоминаю мою благословенную матушку с ее несравненным характером. Почти 48 лет она неизменно была верна тебе, и в самых трудных условиях вырастила десять детей. Вместе с тобой, она объездила почти весь мир, испытывая нужду и лишения. Мы обязаны всегда быть ей благодарны. Вечная ей признательность».

Ее мольбы и протесты не были услышаны. В дополнение к ее страданиям, она была оставлена мужем, протеже ее отца.. В Кетене у нее не было родных. Ее братья и сестры узнали о женитьбе отца намного позже.

А поведение и действия Мелани, давали местным жителям все большую пищу для сплетен. Определили, что ей 18 лет. Вскоре она переселилась из гостиницы и поселилась у друзей Ганемана. Ее видели в костюме для верховой езды, иногда – с пистолетом по дороге в лес; пожилой учитель фехтования занимался с ней и доходил до полного изнеможения.. Ее даже видели, когда она плавала в местной речке! Каковы бы ни были ее мотивы, цель обнаружилась, когда в июне 1835 года новобрачные покинули Кетен и навсегда переехали в Париж.

Было ли это по собственному желанию, или под влиянием Мелани, разрыв Ганемана с семьей и родиной оказался обдуманным и окончательным.

Через месяц после свадьбы, оставив для себя только «маленькую сумму в 12 тысяч талеров» , он разделил свое имущество между детьми актом, из которого его жена была исключена. Деньги, закрепленные за детьми, он поместил в герцогский фонд доходов; дети могли распоряжаться только процентами с капитала, но имели право завещать его. К несчастью, герцогство обанкротилось, после смерти Ганемана, и капитал исчез. За несколько дней до отъезда из Кетена, распорядившись своим немецким состоянием, и став полностью зависимым от жены, Ганеман составил второе завещание, назначив жену своей единственной наследницей. После его смерти Мелани отказалась отдать что-либо из его имущества; ее обвиняли, что она инспирировала второе завещание, чтобы перехитрить детей Гаемана. Эта точка зрения разделяется Гейлом, написавшего книгу «Жизнь Ганемана», куда он включил тексты завещаний. Поражает, что в первом завещании Ганеман выражает желание «наконец отдохнуть и оставить медицинскую практику» и далее отказывается от каких бы то ни было намерений увеличить свое состояние или получить какие бы то ни было прибыли. Однако последовательность не была ему свойственна. Интересно, что в том же завещании была сделана оговорка «на тот случай, если моя жена родит детей».

Беспристрастному наблюдателю может показаться невероятным, что Ганеман, находясь в возрасте, когда человека одолевает страх бедности, доверил свою жизнь иностранке другой веры, достаточно молодой, чтобы быть его внучкой. Обрубил свои корни, уехал в другую страну, где никогда не бывал, где возможность заниматься своей профессией была, по меньшей мере, проблематичной. Еще более невероятным кажется то, что эта дама готова была взять на себя такую ответственность.

Можно ли считать, что вся интрига еще одно яркое подтверждение, что любовь слепа? Возможно, разгадка более простая. Человеку его масштаба жизнь в Кетене должна была казаться чистилищем и до появления Мелани – абсолютно безнадежной. В своей бурной жизни, он никогда не боялся рисковать, он пережил даже 14 лет прозябания в Кетене. Цитирую красочное повествование Гамперта: «В безрадостные сумерки жизни, он чувствовал, как по булыжной мостовой Кетена к нему приближалась смерть. Ему хотелось обмануть смерть…никто не знал лучшенего, что жажда жизни- мощное оружие против смерти. В 80 лет он начал новую жизнь».

Трудно ли понять его решение? Альтернативой было бы погребение заживо в Кетене. Мотивы Мелани труднее понять, если не принять точку зрениятех, кто ее осуждает и считает, что она являлась сплавом сирены, авантюристки и «золотоискательницы», помимо других малоприятных свойств. Но есть и другая версия Бредфорда (правда менее авторитетная): « Представляется вполне вероятным, что мадмуазель Мелани вышла замуж за Ганемана не из корыстных соображений, у нее было свое состояние, и она была из прекрасной семьи».

Разве нельзя предположить, что она наслаждалась обществом и дружбой пожилого поклонника (небезызвестное явление), и что она сумела оценить Ганемана, к которому испытывала благодарность, и считала, что в Кетене его талант погибает?

Могла ли она предвидеть, что его потенциал реализуется в новом окружении, под новым влиянием? Дальнейшее показало ее способности «гомеопатического импресарио».

Мелани была весьма сдержана по отношению к своему происхождению, она была современницей баронессы Дюдеван, известной под псевдонимом Джордж Санд,- «первой эмансипированной женщины», которая носила мужской костюм, курила сигары, афишировала связь с Шопеном и другими аристократами, была одним из наиболее плодовитых писателей своей эпохи. Мелани также вращалась в богатых аристократических и артистических кругах. Обе эти женщины были пионерами в женской эмансипации.

Утверждали, правда не найдено никаких доказательств, что Мелани была дважды замужем до Ганемана. Или же в возрасте между 25-30 имела какую-то связь с пожилым художником, который раскрыл в ней дремлющий талант. После его смерти она связала свою судьбу с 70летним поэтом, Возможно, брак с Ганеманом был продолжением установившейся традиции. Она сама утверждала, что, будучи еще ребенком, хотела стать врачом. В восьмилетнем возрасте, она анатомировала птиц, «чтобы посмотреть, что у них внутри». В 18 лет изучала анатомию «как это требуется художникам», а позже, возможно с помощью студента медика или служителя анатомического театра, она ухитрилась изучить анатомию «полностью, как это требуется врачам», и добавила: «как можно тщательнее». Собственная учеба и контакты с врачами привели ее к неуважению к современной медицине. «Органон» Ганемана открыл ей глаза: « В тот же день я решила разыскать Ганемана. Мои родители и друзья считали меня сумасшедшей».

Так была подготовлена почва для встречи единомышленников…

Париж

Ганеманы прибыли в Париж 21 июня 1835 года и поселились в маленькой квартирке Мелани, пока не найдут что-либо подходящее. На второй вечер они посетили оперу и стали часто бывать там. Тепло встреченный гомеопатическим братством, Ганеман вскоре столкнулся с враждебностью официальной медицины. В разрешении на практику ему отказали. Это не было неожиданностью, но перспективы казались мрачными. Мелани предстояло содержать своего мужа до конца его дней. Но в их судьбе произошел неожиданный перелом.

Ганеманы надеялись на отмену решения врачей. Последнее слово принадлежало Гизо, который, не будучи врачом, был министром здравоохранения и образования Франции: «Если гомеопатия химера или система без внутреннего смысла, она зачахнет сама по себе. Если, с другой стороны, она прогрессивна, то будет развиваться, невзирая на запретительные меры; именно последнего должна желать Академия, потому, что ее миссия состоит в том, чтобы поощрять науку и научные открытия».

Далее следует история успеха: пребывание Ганемана в Париже отмечено годами триумфа - профессионального, светского, финансового. Вместе с женой они развили обширную практику не только среди богатых, но и среди бедных. Последних обычно лечила Мелани (самостоятельно и бесплатно) - прекрасный способ приобретения опыта, имея под рукой учителя в трудных случаях. Таким образом, усердная ученица готовилась к тому дню, когда основная гомеопатическая практика в Париже перейдет в ее руки. Они жили в комфорте. В своем «маленьком особняке» принимали многочисленных гостей, посещали лучшие театры и были, по-видимому, счастливой парой. Постепенно годы в Кетене уходили из памяти.

Однако существовала и неприятная, неотвязная проблема. Каждую весну, в течение двадцати лет, Ганеман страдал от приступов бронхиального катара, который он хотел лечить сам. В письме к своим детям от 5 января 1843 г. он упоминал, что чувствует себя хорошо (правда, это середина зимы) и собирается в этот вечер с Мелани и ее отцом в итальянскую оперу. 12 апреля, через два дня после празднования своего 88-летия, в прекрасном физическом состоянии и настроении, Ганеман почувствовал начало ежегодного приступа. На этот раз, по его собственному выражению, "бренная плоть истощена", и 2 июля наступил конец. Его старый друг и коллега д-р Яр, который подписал свидетельство о смерти, утверждал, что "его умственные силы не изменили ему до конца" и "он говорил окружающим, что это его последняя болезнь". Мелани попросила забальзамировать его и получила разрешение полиции продержать тело дома в течение двадцати дней. Ее горе приняло тяжелую, даже необычную форму: большую часть времени до похорон 11 июля она провела, рыдая, у гроба мужа.

Характеристика Мелани была бы неполной, если не учесть ее поведение во время болезни мужа и после его смерти. По любым стандартам ее действия кажутся странными, бесчувственными и неуважительными к памяти знаменитого основателя гомеопатии. Критических комментариев было достаточно:

• в течение недели она не допускала в дом дочь и внука Ганемана и разрешила им увидеть его только после смерти, когда не было риска, что его убедят изменить завещание. Возможно, что это так, ибо семья считала его обладателем значительного состояния;
• не было ни официального уведомления о болезни и смерти Ганемана, ни выражений соболезнования. Никто из его многочисленных друзей и поклонников не смог навестить больного или отдать ему последний долг памяти;
• Мелани вышла из себя, когда люди из похоронной конторы, вынося гроб, сбили краску со стены на лестнице. Ее вспышка приписывалась не отсутствию уважения к покойнику со стороны этих людей, а необходимости платить по счету за ремонт. Носильщики, конечно, заслуживали порицания. Вынос гроба по обычной парижской узкой лестнице был для них привычным занятием.
• никакой погребальной службы не было, а гроб поставили в склеп, где уже покоились двое родственников вдовы. Как этот факт, так и осложнения религиозного характера могли обусловить столь скромные похороны. В глазах французских католиков лютеранин, да еще и масон Ганеман выглядел еретиком;
• Мелани отказалась передать семье Ганемана его состояние, имущество и документы. Особенно ее критикуют за то, что она оставила себе 6-е издание "Органона", его величайший труд, когда Филадельфийский колледж им. Ганемана отказался платить неслыханную сумму, которую она запросила. Она ревностно охраняла все его бумаги и рукописи, как и её приемная дочь м-м Бённингаузен после её смерти.
• о том, что между Мелани и детьми ее мужа любви не было, ясно из книги д-ра Пулмана "О дочерях Ганемана", цитируемой Брэдфордом. Тем не менее, их надежды на наследство вполне естественны. Однако завещание по каким-то причинам было вскрыто лишь по прошествии более двух месяцев после похорон. Французский закон не требует оглашения содержания завещания, и оно остается тайной. Дети, разумеется, ничего не получили. Возможно, Мелани на основании второго завещания решила, что, получив всё состояние отца, когда он покидал Кетен, дети не имеют права на его французское имущество, заработанное, главным образом, благодаря ее усилиям;
• она дала слово сыну своего пасынка, Леопольду Зюссу, что оплатит его медицинское образование в Париже, но так и не выполнила свое обещание.

Озадачивает жестокое обвинение в адрес Мелани в том, что из-за ее невнимания к мужу в последние годы его угасание ускорилось. Хаель приписывает это утверждение миссис Анне Моватт, американской актрисе, которая в 1839 г. лечилась у Ганемана и по возвращении в Америку опубликовала свои впечатления. Хаель сомневается в том, что Ганеман производил впечатление выжившего из ума старика. Очернив Ганемана, м-с Моватт с восторгом описывает его роскошный дом и Мелани. Гейл допускает, что намеренное восхваление Мелани могло быть инспирировано ею самой. Аналогичные оценки не ограничиваются Соединенными Штатами. Д-р Ричард Юз на лекции в Лондонской школе гомеопатии говорил: "Вряд ли можно опираться на Ганемана 1830-43 гг. только из-за его гениальности.

После того, как овдовела, Мелани оставила "маленький особняк", где жила с мужем, и переехала в меньший дом поблизости, где продолжала активную практику, унаследованную от Ганемана, бросая, таким образом, вызов ортодоксальной медицине. Поэтому неудивительно, что в 1846 г. Парижский медицинский факультет, который не смог помешать основателю гомеопатии поселиться в Париже в 1835 г., возобновил атаку, на этот раз против его вдовы.

Я благодарен Институту истории медицины за экземпляр рукописи в 58 страниц, озаглавленной: "Процесс м-м Ганеман, доктора гомеопатии, по вопросу медицинской практики".

Это дословный отчет о судебном процессе по обвинению ее в нелегальной гомеопатической практике. Процесс начался 20 февраля 1847 г., и английскому читателю особенно интересно то, что по английским законам Мелани не совершила никакого преступления. Гомеопат в Англии не нуждался ни в каком медицинском дипломе. Во Франции дело обстояло иначе. Медицинская практика, ортодоксальная или гомеопатическая, без диплома, полученного по французским законам, считалась незаконной.

Адвокат Мелани не оспаривал тот факт, что она допустила нарушение закона. Оправданием ей служила ее гомеопатическая квалификация: с ней консультировались дипломированные гомеопаты, которые признавали ее знания и опыт. Прокурор не оспаривал того, что Мелани не получала гонораров. Это было верно в те времена, однако после франко-прусской войны 1870 г., когда она потеряла большую часть своего состояния и обеднела, ей приходилось брать плату за услуги. Был вынесен неоспоримый приговор "виновна" и наложен издевательский штраф в 100 франков; фактически, процесс оказался моральной победой Мелани и оправданием гомеопатии — подлинного ответчика. Двадцать пять лет спустя американский диплом Мелани был признан, и она получила официальное разрешение на практику. В конце концов, французские власти презентовали Мелани запоздалое "почётное оправдание". Нечего и говорить, что все эти годы она продолжала практику.

Мало известно о старости Мелани, кроме того, что она переехала в меньший дом и была забыта. Она умерла 27 мая 1878 г. и была похоронена рядом с мужем на Монмартре. Некролог появился в "British Journal of Homoeopathy" 1 июля. Кроме неохотного признания, что, благодаря своей второй жене, Ганеман провел свои последние годы в комфорте и роскоши, ничего хорошего не было сказано. Заключение гласило: "В общем, мы не можем считать, что второй брак Ганемана был благоприятен для гомеопатии".

Статья фактически содержала перечень мнимых ошибок и недостатков и вызвала резкую реакцию со стороны культурного атташе префектуры, где жила Мелани. Его ответ был опубликован издателем "Библиотечки Гомеопатического общества" в Париже и выражал протест по поводу "абсолютно ошибочных утверждений в отношении м-м Ганеман в июльском номере". Однако анонимный хулитель не сдался: он опровергал один за другим все аргументы француза, утверждавшего, что жизнь Мастера была продлена на 8 лет его пребыванием в Париже, и далее заявлял: "Мы можем столь же резонно утверждать, что он прожил бы на 16 лет дольше, если бы не все треволнения его второго брака и последовавшей за ним жизни в Париже".

К сожалению, мы должны упомянуть этот далеко не поучительный англо-французский спор среди множества примеров поношения гомеопатии, которое преследовало ее с самого зарождения.

Заключение

Чтобы упростить свою задачу, я опускаю все упоминания о Мелани в роли мачехи, которые служат источником множества отрицательных комментариев, т.к. в вопросах возраста, национальности, религии, общественного положения, семейных дрязг по поводу завещаний, наследства и собственности чрезвычайно трудно разобраться. Помимо семьи, ее деятельность в области гомеопатии также привела к спорам, однако будущие исследования могут со временем создать более ясную картину. В настоящий момент я осмеливаюсь предложить свое собственное предварительное суждение. Что бы ни думали о провозглашенных во всеуслышание ошибках и недостатках Мелани, даже ее критики должны признать, что она была женщиной, наделенной мужеством, предприимчивостью, стойкостью и трудолюбием, преисполненной передовыми идеями о роли женщины. Мне кажется, что среди ее противников наметилась тенденция подчеркивать её недостатки за счет достоинств. Спасая и поддерживая старого затворника, прозябавшего в Кетене, управляя их совместным предприятием в Париже, Мелани устроила основателя гомеопатии в городе, достойном его таланта, — центре европейской культуры и интеллектуальной деятельности. За это она заслужила место на гомеопатическом Олимпе. Она, конечно, была первой и возможно величайшей женщиной-гомеопатом.

Украинский гомеопатический журнал, №2, 1992.